Рыдала слезами величиной с голубиное яйцо.

С.П. Шевырев. Итальянские впечатления / Вступ. статья, подг. текста, состав., примеч. М.И. Медового. – СПб.: Академический проект, 2006. – 648 с.

Текст итальянских дневников Шевырева воспроизведен впервые по рукописям. Со всеми неизбежными следствиями. Ошибка на ошибке, особенно в иноязычных цитатах. Переводы также.

В эпитафии Ариосту первый стих: Notus et Hesperiis jacet hic Ariostus et Judis; переведено, конечно: «Здесь лежит Ариост, известный и гесперийцам, и иудеям» (с.56). – При чем тут иудеи?.. В оригинале, надо думать, Indis: «от Гесперии до индов», то есть с крайнего Запада до крайнего Востока, – предельная мера человеческой известности… Qui regem erudit, erudit subditos (с.249), оказывается, значит «Просвещенный монарх – просвещенный подданный». Апостолу Павлу приписана фраза conversation nostra in coclis est (с.118). Ин коклис, изволите видеть. Эст. Резонно не указано, на каком это языке, – такого языка нет.

Вот перед Шевыревым на фреске аллегория vita contemplativa и рядом, с грустным лицом, oira attiva (с.265). Я бы на месте этой ойры тоже взгрустнул. А самая активная жизнь, когда кроликам травку рвут, видимо, называется в Италии ойра-ойра и начинается в субботу. Итальянцы у Шевырева, глядя на прекрасный вид, говорят non ci inale (с.163; я бы им паспорта не выдал), а любителю латыни здесь приласкают глаз отпетые уродцы вроде Poetubus exierant (это Ov. Metam.XI, 474, если кто не узнал брата Колю), membro lauguore sobutis (с.154) – и прошу покорно опознать Овидия в том хаосе букв, который под его фирмой размещен на с.375–376. Если это опять обезьяна кидалась типографским набором, то на этот раз у нее хорошего антиковедческого издания не вышло.

На запретное воспоминание об обезьяне наводит и следующая мысль Шевырева, в обработке М.И. Медового приобретшая нетривиальный характер: «Первое слово rih’nin в “Илиаде” показывает главный предмет поэмы» (с.158). Я предлагаю в это поиграть: давайте допустим, что «Илиада» начинается со слова rih’nin, и представим, какие изменения в ее сюжете и нравственной позиции автора от этого произойдут. Гектор уцелеет как пить дать, а на Бреда Питта нагадит троянский конь.

И этого добра там полно. Я даже сливки не все снял.

Но мой любимый пассаж, конечно, вот этот:

«Как естественно в Рич<арде> II, когда приходит к нему его конюх и доносит, что похититель Генрих въехал в Лондон на его коне, – Генрих спрашивает, как конь потел под ним? И ему досадно, что хорошо» (с.152).

Спрашивает, конечно, Ричард, а не Генрих, но это мелочи. Батюшки, думаю, какая сложная связь. Никогда не слышал, чтоб кони потели от сильного удовольствия. Хотя, возможно, их физиология с начала XV века ушла далеко вперед.

Заглянул, однако, в «Ричарда II», акт V, сцена 5.

GROOM.
<…> O, how it yearn'd my heart, when I beheld,
In London streets, that coronation-day,
When Bolingbroke rode on roan Barbary –
That horse that thou so often hast bestrid,
That horse that I so carefully have drest!
KING RICHARD.
Rode he on Barbary? Tell me, gentle friend,
How went he under him?
GROOM.
So proudly as if he disdain'd the ground.
KING RICHARD.
So proud that Bolingbroke was on his back!
That jade hath eat bread from my royal hand;
This hand hath made him proud with clapping him, etc.
(roman-shmarakov.livejournal.com/123912.html)

Особенно потрясло начало "Илиады" и вспотевший конь.