Мама, учитель английского языка, попросила отвезти бумаги в РОНО. Я, конечно, согласилась, ибо маму надо беречь. Встретилась с ее коллегой. Та трепетно меня благодарит и протягивает листочек А4 с табличками, в файлике. Я, опешив, беру его двумя пальцами. "А что, - ошеломленно интересуюсь, - такое достижение техники, как электронная почта, РОНО недоступно?" "Там тьма, мракобесие и средневековье," - ответила мне дама. Не люблю методистов - за редким исключением. Они почему-то всегда всем недовольны.
И я поехала. Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора... И я ее люблю. Я ехала, глядя в окно маршрутки, укрывшись сказочным голосом Дэвида Дэниэлса от всех невзгод мира, и мне казалось - люди прекрасны. Потому что есть Бах и Гендель, и это - музыка. "Тогда смиряется души моей тревога, тогда расходятся морщины на челе, и счастье я готов увидеть на земле..." Дэниэлс поет, как, должно быть, поют ангелы, и его трагическое "Duve sei?" заставялет сердце сжиматься от боли и нежности. Передо мной мелькали тени несозданных созданий, танцевали призрачные видения, и я подумала, что через меня они мечтают воплотиться, но человеческое слово так несовершенно - а мое в особенности. Воображение - мое проклятье. "Я вижу, я слышу, я чувствую вас..." Они не дают мне жить спокойно, они просятся за бумагу, когда б вы знали, из какого сора порой рождается чудное виденье.
Так вкруг меня непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой Лихо,
Но вот уже послышались слова...
И я на крыльях залетела в парикмахерскую и сказала любимому мастеру, что парикмахеры - маленькие волшебники. А она в ответ расцвела и тихо сказала: "Знаешь, я тоже так думаю..."
А еще я уверена - волшебство всюду, только руку протяни, и самое прекрасное чудо - это человеческая душа.